Что имеем сегодня?
Многие видели различные постановки этой пьесы, фильм Эльдара Рязанова. Те, кто шесть лет назад попал на закрытый просмотр спектакля в КБДТ, помнят и это.
Пожалуй, рецензия на постановку кировоградцев опоздала. Но размышления, на которые она наводит, выходят далеко за пределы театральной темы.
Спектакли, поставленные в некоторых театрах, стали всего лишь «областным» вариантом модной столичной пьесы. Мода выхолостила ее смысл, подгоняя спектакли под «требование времени» - ужесточать конфликты, снимать покровы ханжества, а заодно и все остальные покровы, критиковать во что бы то ни стало, ведь сегодня - «можно».
Критиковать - но что? Когда была написана пьеса Разумовской, нельзя было критиковать действительность, и это делали лишь немногие, готовы писать «под сукно», рисковать популярностью, тиражами, постановками, гонорарами и просто правом работать. Сегодня тогдашнюю действительность критиковать можно - и это делают многие, зарабатывая популярность, тиражи, гонорары. Но критика, как и юмор, хороша прежде всего вовремя. По-французски нынешняя ситуация называется «остроумием на лестнице».
Сколько раз на страницах газет и экранах телевизоров возникала опоздавшая лет на десять ирония по адресу курьезного «коллекционера» и «бровеносца» Брежнева. Все правильно, хотя густые брови и любовь к автомобилям едва ли можно вменить в особую вину политическому лидеру, обанкротившемуся в другом, более важном... А вот, например, моменты авторитарности в стиле нового руководителя почему-то остаются вне поля зрения ироничных наблюдателей от искусства. Большинство из них по-прежнему «монархичнее самого монарха», хотя Михаил Горбачев сам упоминал об анекдотах, о том, что говорится о нем на российских (самых политизированных в мире) кухнях.
Так и в спектакле кировоградцев. Устраивая обыск у Елены Сергеевны, ребята топчут брежневскую «Целину». Это режиссерская ошибка или конъюнктура? Ведь во времена «Целины» удобнее было жить как раз таким, как они, - умеющим приспосабливаться к обстоятельствам, а не Елене Сергеевне, поколение которой когда-то своими идеалами, своими книгами, даже самой неустроенностью своей начало перестраивать страну. Да, «шестидесятники» не срывали лозунги, но они читали другое, недозволенное - то, что сейчас называют модным словечком «андеграунд». Они мыслили иначе и уже потому подвергались гонениям...
Второй признак «искусства, осененного гласностью», - эротика. Мода и здесь расставляет свои конъюнктурные акценты. «Арестованный» шесть лет назад спектакль Качаловского театра я упомянул не случайно. Там не было эффектной сцены, когда Володя пытается изнасиловать Лялю. Но вовсе не из страха перед цензурой: пьеса Разумовской «стреляет» не этим.
Ныне запреты сметены, и режиссеры, упиваясь гласностью, потянули на сцену, заодно с проблемами, и секс. То ли наболело, то ли ради рекламы. Оправдание: необходим катарсис. Может быть, я черств душой, но не испытываю катарсиса, то бишь очищения, от того, что надевают на голову женские трусики (в спектакле кировоградцев), натягивают на руку презерватив (на сцене московского театра Советской Армии), с присущим советским актерам зажимом матерятся или неумело занимаются любовью перед кинокамерой («Маленькая Вера»).
Это выглядит так, будто маленький мальчик («большое советское искусство») подглядывает в замочную скважину за взрослыми (Европа и Америка) и, не понимая смысла, слепо копирует их действия. В результате мы имеем не катарсис, а нечто иное - идиотски счастливые слюни сексуально озабоченной страны... На спектакле кировоградцев, например, можно было написать целую рецензию на реакцию зала. Зрители замирают, когда актер стаскивает юбку и чулки с красивой девочки, оживленно смеются, когда вследствие перепоя кто-то окунается в унитаз, и добродушно констатируют, когда Елена Сергеевна не выходит из ванной: «Наверное, в обморок упала». И это все.
Необходим серьезный разговор - и о политике, и об эротике. Сегодня стало «можно» говорить о вчерашнем дне. Но, может быть, и о дне сегодняшнем? Во всяком случае, стоит попробовать.
